Level 4. Quest 4: миди. Фандом Whoniverse. №4

[marla666]

Это то, чем есть повод гордиться: мне и моему замечательному соавтору  nigredo. Фик мы писали долго и очень медленно: не потому, что мы такие тормоза, а потому что очень старались пережить все ощущения вместе с персонажами. Продумать, прочувствовать и, соответственно, передать. И для нас этот текст как живое такое детище, вот.

Хочу отправить лучи любви всей команде фандома Хуниверс на ФБ: люди, вы великолепны!
Утверждаю: этих героев нужно знать в лицо. Вот прямо здесь можно взять, зайти полюбоваться, зачитать и залюбить: www.diary.ru/~fandom-kombat/p169316565.htm

И, собственно, фик.

Название: Без чувств
Автор:  marla666 &  nigredo
Форма: миди (~4150 слов)
Пейринг: Симм!Мастер/Джек Харкнесс
Категория: слэш
Жанр: ангст, дарк, в чем-то десфик
Рейтинг: от NC-17(kink!) до NC-21
Краткое содержание: в тот год на борту Вэлианта у Мастера было особое лекарство от меланхолии - капитан Джек Харкнесс.
Примечание: насилие, пытки, нон-кон, условный суицид, жестокость, частичное обездвиживание одного из персонажей, очень много брейнфакинга, использование камеры сенсорной депривации не по назначению

читать осторожно

Когда жизнь перестает быть увлекательным приключением и сводится к однообразию, вопрос о том, как выжить, если ты и так какой-то уж слишком живой, приобретает особую остроту. Немного позже, незаметно, вопрос формулируется иначе: существует ли способ вынести всё это и не сойти с ума?
На самом деле «этого» было не слишком много. Нет, мало, возмутительно (поначалу, а затем – безнадежно) мало, чтобы Джек Харкнесс мог ощущать себя самим собой.
Периодически, очевидно, повинуясь некой прихоти, мистер лже-Саксон переводил Джека из помещения в помещение. Независимо от их первоначального назначения, от того, что там происходило, и сколько раз Харкнесс умирал и возрождался, все они сливались в одну, «его» камеру. Больше у Джека ничего и не было – его камера, его цепи, его тело.
Или всё-таки что-то еще? Во всяком случае, Джек, даже не слишком осознавая причины своих действий, старался сохранить в текущей ситуации частицы прошлого. Того, которое он упрямо продолжал считать настоящим. Харкнесс не переставал улыбаться. Он отпускал язвительные шуточки в адрес Мастера, флиртовал с охранниками, под настроение громко пел или ругался.
Так как быть честным наедине с собой особого труда не составляло, Джек мог смотреть в лицо смерти с невозмутимостью: он не боялся. Боль тоже потеряла значение очень скоро. Самым важным было не потерять нечто другое, внутреннее, хранимое там, куда у Харкнесса до сих пор хватало сил не впускать таймлорда, и куда он сам по обыкновению заглядывал довольно редко. В привычной жизни (в прошлом) Джеку как правило не приходилось задумываться о том, кто даст ему то, чем заполнить себя. Даже теперь это не входило в число его любимых тем для размышлений.
Прошло семь месяцев. Мысль до того парадоксальная, что порой казалась дурацкой шуткой. Увы, парадоксы прочно вошли в моду с началом избирательной кампании Гарри Саксона. Иногда Джек просто ненавидел этого урода. Его блестящие, как от лихорадки, глаза, дерганье и ужимки, вечно кривящийся рот. Все до единой черточки и детали, выхватываемые внимательным взглядом Харкнесса, едва только открывали дверь камеры.
Иногда ему являлась мысль, что в Мастере по сути крайне мало от личности и много – от слепой стихии, и лучше всего фальшивого премьер-министра можно охарактеризовать двумя словами: бессмысленный и беспощадный.
Семь месяцев под чутким руководством безумца, и Вэлиант стал чем-то средним между кошмарным парком аттракционов и старым проигрывателем, транслирующим бредовые воззвания. В этом новом мире Мастер был граммофонной иглой, круг за кругом царапающей пластинку, а Джек – неподвижной точкой точно по центру. Самое предсказуемое место для очередного удара молнии.

Мастеру пора было появиться. Если Джек и сумел уловить малейшие закономерности в поведении своего тюремщика, то они ограничивались самыми общими положениями. Промежуток дольше пары дней мог означать, что самопровозглашенный правитель этой бедной планеты носится с очередным гениальным планом. А план, который не реализуется достаточно быстро, приводит его в состояние повышенной нервозности, крайне неприятной для окружающих. Как следствие Харкнессу грозило… что угодно. От банальных средневековых пыток до странных насильственных манипуляций сексуального характера. Особенно неприятно было снова слышать голос Мастера, перескакивающий с интонации на интонацию, вкрадчивый, глумливый, тревожащий и словно пробирающийся в черепную коробку.
Вскоре дверь его камеры действительно открылась, впустив четверку охранников. Их лица были Джеку не знакомы и отличались особой непроницаемостью. Поскольку о том, что капитан Харкнесс способен и даже не против пройтись самостоятельно, речи не шло, Джек решил не упрощать задачу транспортировки, повиснув на их руках всем своим весом.
Пока его выволакивали из камеры, тащили до конца одного коридора, затем по другому, молча, слаженно, Джек с невольным чувством удивления и отвращения думал о людях, охранявших Мастера, поддерживавших наряду с токлофанами дисциплину на массовом строительстве кораблей. Так ли сильно они одурманены в действительности?
Сумасшедший таймлорд ожидал в одном из медотсеков. Коснувшись пола, Джек переступил с ноги на ногу, бегло осмотрел комнату, а Мастер неприкрыто сиял ему маниакальной улыбкой. Джеку одного взгляда хватило, чтобы понять: у безумца и правда был план, занимавший все свободные ячейки его разума, но на этот раз план был целиком посвящен капитану Джеку. На плечи Мастера поверх маскарадного костюма премьер-министра был наброшен белый халат.
- Привет! – воскликнул Повелитель времени и взмахнул рукой, готовый сдернуть невидимое покрывало с предстоящего. – Я приготовил сегодня кое-что особенное, хочу поскорее начать! Вы, - он ткнул пальцем в сторону охранников, - тащите его поближе к моему столику!
Джека снова подняли в воздух и переместили в нужную точку практически мгновенно. Харкнесс одарил охранника по левую руку лучезарной улыбкой: - Отличная получилась поездка, ребята, мне понравилось! Не оставите ли свой номерок на случай, если вдруг захочу прокатиться за город?
Мастер на миг стал очень хмурым, потом снова включил веселье:
- Я с удовольствием отправлю тебя на прогулку за борт, когда Вэлиант будет над каким-нибудь достаточно каменистым плато. Очень интересно, разобьешься ли ты всмятку или отскочишь от земли и ударишься головой о днище! – ладони Мастера резко сошлись вместе. – Обещаю, мы обязательно проверим это. С таким захватывающим проектом по биологии как ты, Джек Харкнесс, глупо не использовать каждую возможность!
«Обычная болтовня, - подумал Джек, придав лицу то самое выражение, которое лучше всего выводило Мастера из равновесия. – За каким чертом нужно растягивать прелюдию, пусть убивает и отвалит».
Однако сегодня улыбка бывшего премьер-министра Великобритании выглядела особенно предвкушающей. Он шагнул в сторону и жестом привлек внимание Джека к приоткрытой двери в какую-то совсем маленькую камеру, на первый взгляд напоминающую вертикальный солярий.
На деле это могло оказаться усовершенствованной и дополненной версией испанской вдовы.
- Гарри, Гарри! – Харкнесс не мог удержаться и не поддеть Мастера одним из излюбленных способов, - ты решил запереть меня в солярии? Какая забота! У меня ведь и правда испортился цвет лица за последнее время. А можно пожелание от постоянного клиента? Я давно мечтаю поваляться в джакузи! И чтобы рядом было большое блюдо с креветками!
На медицинском столе под рукой Мастера был только металлический поднос со шприцем. Очень быстро и без пространных комментариев таймлорд ввел его прозрачное содержимое в основание шеи Джека. Спустя секунд пятнадцать – двадцать Харкнесс настолько перестал чувствовать своё тело, что не понимал, стоит он на своих ногах сам, либо его поддерживают. Джек не мог произнести ни слова, только несколько раз растерянно моргнул.
- Раз уж ты застыл в немом восхищении, я просто скажу: добро пожаловать, это твой летний домик, Джек Харкнесс!
Белая створка отрезала все звуки, а следом исчез и свет.

***
Прошло почти семьдесят четыре часа, а если быть точным - о да, что касается времени, Мастер был точен - то семьдесят три часа, сорок минут и... уже пятнадцать секунд.
Мастер в нетерпении выстукивал по столешнице привычный ритм, периодически поглядывая за показаниями приборов. Мало кто из этих обезьянок, особенно необремененный надлежащей подготовкой, не сошел бы с ума, проведя в камере сенсорной депривации больше суток. Но ведь это же чертов Джек, не так ли? Бессмертный, и неизменная заноза в заднице любого таймлорда. С тем количеством воскрешений - а Мастеру было прекрасно известно, что ощущаешь при перерождении - ко многим сенсорным ограничениям приобретаешь иммунитет.
Жаль только, что нельзя приобрести иммунитет от скуки. После семи месяцев на Вэлианте Мастер уже не знал, чем себя еще развлечь. Строительство боевого комплекса шло чертовски, по его мнению, долго. Перепробовав на всех своих пленниках, в том числе, конечно же, на капитане Джеке Харкнессе, все возможные способы издевательств, Мастер впал в уныние. Впрочем, временами это только подстегивало его генерировать очередные оригинальные идеи. И вот – о да, отличное развлечение - попробовать свети с ума свою "вечную" игрушку. Семьдесят четыре часа. Почти семьдесят четыре. Таймлорд сложил руки на груди, чуть ли не подпрыгивая от нетерпения.
Слева от него, слегка покачиваясь, как в наркотическом тумане, стояла Люси и машинально потирала красные полосы на запястьях. Ночью опять пришлось ее связать... Глупая земная курица - до сих пор не поняла, что его совсем не интересует, чего она хочет, а чего нет в данный момент. Увы, ее было слишком просто убить - в отличие от Доктора или Джека. Что ж, вскоре Мастера ожидало незабываемое развлечение с участием последнего. В каком состоянии выйдет из камеры Харкнесс, предугадать было невозможно, а это только раззадоривало любопытство Мастера.
Сначала он злился - ничего не происходило. Сердцебиение обездвиженного Джека, находящегося в полной изоляции, не менялось, остальные показатели тоже были в норме. Лишь на сороковом часу резко сбился ритм, ускорилось дыхание, а зрачки расширились - он явно видел перед собой нечто ужасное. Но потом показатели так же неожиданно показали замедление ритма. Так, будто бы Джек… спал? Спал в камере сенсорной депривации? Что ж, Мастер не спешил - только после того, как все всплески мозговой активности начали повторяться с завидной регулярностью, он понял, что ему удалось - и да, этот бессмертный не такой уж непрошибаемый, каким кажется. Таймлорд жалел только об одном - что не мог в это время заглянуть Джеку в голову и узнать, что же там творится, что именно он видит. Впрочем, эта возможность от него никуда не денется.
Семьдесят четыре часа. Мастеру не нужно было никаких приборов, чтобы это определить. Пожалуй, хватит ждать.
- Вытаскивайте его, - отдал таймлорд приказ по внутренней связи, - я буду через пять минут.
Выходя, он чувствовал между лопаток осуждающие и ненавидящие взгляды своих пленников - родственников Марты Джонс, уверенных, что он задумал что-то ужасное. Они не были неправы. Полный жалости и сочувствия взгляд Доктора, прожигающий спину, Мастер предпочел бы забыть навсегда.

«К черту белые халаты на этот раз», - решил Мастер подходя ближе к двери, которая открывалась автоматически. Перед тем, как войти в комнату, куда доставили Джека, он ослабил узел галстука. Пусть это будет неофициальная встреча. Мастер небрежно подошел к столу, к которому за запястья был прикручен обнаженный Харкнесс. Выглядел он бледнее обычного и не улыбался - только рассеяно моргал, глядя куда-то сквозь пространство. Мастер нахмурился – ему показалось, что он слегка перестарался и, заглянув в разум Джека, обнаружит там лишь некое подобие желе. Впрочем, после воскрешения все, возможно, было бы в порядке. Или нет? Но Джек отреагировал на появление таймлорда слабым поворотом головы и прошептал одними губами «Мастер» - словно увидел старого знакомого.
- Ну, как самочувствие? – взволнованно-возбужденным тоном поинтересовался Мастер, низко наклоняясь над Джеком и упираясь руками в кушетку по обе стороны от него, - если ты еще не забыл, что это?
Джек моргнул, на минуту его взгляд сфокусировался на лице таймлорда, кажется, удивленно изучая его, но ничего не ответил.
- Эй, так неинтересно, - скривил рот в гримасе Мастер, отвешивая Харкнессу увесистую пощечину. Голова капитана мотнулась в сторону, но никакой другой реакции с его стороны не последовало. Мастер чувствовал, как внутри него вздымается волна злобы – на себя, на Джека, на всю эту дурацкую ситуацию. Не совсем понимая, зачем это делает, он принялся лихорадочно расстегивать ремни, которыми были зафиксированы запястья Джека, но пальцы дрожали и слушались плохо. Почти что перевернув стоящий рядом столик с инструментами, но все же нашарив на нем скальпель, Мастер просто разрезал ремни. Что ж, теперь, во всяком случае, Харкнесса можно было стянуть на пол. И что? Отпинать ногами? Со всей накопившейся яростью, Мастер размахнулся и вонзил скальпель в ладонь Джека, пригвождая ее к кушетке. Тот только слабо дернулся.
- Я знаю, ты что-то чувствуешь, - таймлорд взобрался на кушетку, оседлав бедра Джека, и наклонился почти к самому его уху, - в этом несложно убедиться.
Мастер намеренно медлил с тем, чтобы ворваться в разум Харкнесса, он растягивал удовольствие. К тому же, вламываться в сознание, которое, возможно, превратило его обладателя в овощ, было бы не совсем безопасно. Раздумывая, как бы еще попытаться растормошить не подающего признаков жизни Джека, таймлорд машинально провел ладонью по его груди, от чего Харкнесс вскинулся, едва не сбрасывая Мастера с себя, и довольно громко застонал.
- О, да ты не овощ, - Мастер наклонился еще ниже, заглядывая в глаза Джеку. И замер, натыкаясь на совершенно не затуманенный взгляд. Скорее, в расширенных зрачках плясало веселое безумие. Таймлорд не знал, кого видит перед собой Джек, потому что свободной рукой тот неожиданно притянул к себе Мастера за воротник рубашки и поцеловал. Жадно, кусая ему до крови губы. Барабаны определенно застучали громче.

***
Поначалу Джек был совершенно спокоен. Он знал, что у Мастера хватит фантазии нарезать его тело тонкими ломтиками углеродной мононитью или, уменьшив токлофана при помощи лазерной отвертки, приказать тому влететь внутрь по пищеводу. Или другим путем – такое тоже происходило. Мастер давно уже не удивлял его. Хотя, возможно, Джек утратил способность испытывать это чувство.
Камера была самим спокойствием. Харкнесс сразу ощутил, как надежно его отделяет от мира. Безумие Повелителя времени, день за днем подтачивающее реальность. Переживания за товарищей, мысли о Докторе и Марте – всё осталось за дверью. Внутри лишь благословенная тишина и темнота. Да, он не мог шевельнуть и пальцем, но зато не видел перед собой Мастера. Больше всего это походило не на пытку, а на долгожданный отдых. В конце концов, на своем веку капитан Харкнесс не единожды пилотировал корабли и бывал подолгу отрезан от любых раздражителей.
Потом стало иначе. Пока перед глазами проплывали многочисленные лица, родные и полузнакомые, искаженные страстью, болью и гневом, детские, взрослые, нечеловеческие, Джек не чувствовал себя одиноким. Они все были с ним, здесь, его дети, возлюбленные, палачи, жертвы. И он был с ними. Но с течением времени в этом потоке вдруг что-то произошло – Джек перестал ощущать свое постоянство. Возможно, постоянными во Вселенной были как раз они, а он – случайным прохожим, короткой вспышкой, беглым взглядом постороннего. И это он прошел, они все – остались. Казалось, он давно забыл о своем теле, несся в пустоте космоса маленькой частицей света. Начало, источник - давно утеряны, однако, какое это имеет значение по сравнению с бесконечностью впереди?
Но тогда откуда взялось ощущение покалывания? Тишина, тьма и пустота там, где должно было быть сердце.
Он не мог знать, что прошло семьдесят четыре часа. Он уже не верил в вещи, подобные семи и четырем, они не имели смысла. Где он побывал и где сейчас находится? Окружающий мир с определенной долей вероятности был нарисованным. Гиперреалистичное полотно. Как проверить, настоящее ли оно? Как отличить истину от подделки?
Внезапно заливший мир свет резал широко открытые, отвыкшие смотреть глаза, разум выхватывал отдельные детали, не желая окончательно складывать картинку. Вокруг него возились люди. Но Джек всё еще слышал голоса, которыми шелестела, плескала, завывала, шептала Вселенная с изнаночной стороны. Из пустоты между частиц мозаики бесплотные голоса тянулись к нему: с изнанки виднее, - внушали они. Достаточно просунуть руку внутрь, ухватить покрепче и вывернуть. Джек хорошо это помнил. Он точно знал, что жизнь зародилась в море, он был частью всего этого, море жило внутри него, черное, безбрежное, но теперь оно отхлынуло, оставив после себя сухой, иссеченный берег, неясное ощущение потери, потрескавшиеся губы.
Влага из уголков глаз прощекотала по виску, затекла в ухо, от чего вдоль позвоночника прошла волна слабой дрожи. Харкнесс пошевелил пальцами, поводил головой из стороны в сторону, заново пробуя тело, будто ученик касался музыкального инструмента после долгих каникул. Хотелось одновременно мягко провести по клавишам, почти не надавливая, не вызывая звука, и ударить по ним. Кровь пульсировала в теле, грудная клетка вздымалась и опадала, спиной ощущалась холодная твердая поверхность. Запястья, практически сведенные над головой, чем-то фиксировались.
Давным-давно некий мыслитель написал о том, что все физические проявления – результат действия воли. Джек лениво играл этой идеей, пробуя ремни на прочность и гадая, какой материал поддастся первым – плоть или пластик. Чья воля возьмет теперь верх?
Он появился из ниоткуда. На периферии сознания жило знание о том, что в замкнутое пространство ведет дверь, а за ней коридоры конструкций, несущихся по воздуху над поверхностью планеты, но это ничуть не интересовало Харкнесса. Увидев его, Джек ощутил внутри необычное жжение. Похоже, он умирал от жажды – так вдруг захотелось припасть губами к губам, вобрать, всосать, впитать этот вкус.
- Мастер, - Джек произнес всего одно слово.
Тот пригвоздил его ладонь к поверхности - пустяковое препятствие для Джека, всё тело которого теперь подчинялось единственному желанию: ощущать, как можно ближе, как можно сильнее, острее, больше. Кожа в тех местах, где соприкасались их тела, словно покрывалась ожогами.
Свободная рука быстро нащупала воротник рубашки, и Джек просунул пальцы под него, не пытаясь расстегнуть пуговицы, ненароком перекрывая Мастеру доступ воздуха. Сбившееся дыхание, влажный выдох – это было таким желанным, лакомым, что у Джека окончательно поплыло перед глазами. Рвануть на себя неподатливую ткань. Еще. Еще!

***
- Хочешь еще? – срывающимся голосом прошептал Мастер, разрывая поцелуй и пытаясь отстраниться от Джека, железной хваткой вцепившегося в воротник его рубашки. Губы саднило и Мастер машинально облизал их, чувствуя привкус крови. Своей или Джека? Было уже не столь важно, - пред глазами плясали разноцветные круги. Возможно, от нехватки кислорода, ведь Джек до сих пор не разжал руку, обманчиво расслабленный, откинувший голову слегка назад, с приоткрытыми искусанными губами и влажно подрагивающими ресницами. А может, это то, как он умудрялся почти не разжав кулака поглаживать шею Мастера кончиками неожиданно горячих пальцев, передавая напряжение ниже вдоль позвоночника, заставляя наливаться тяжестью пах и одновременно усиливая стук (крови? барабанов?) в висках.
- Хочешь еще? – повторил Мастер вопрос, рванув верхние пуговицы на своем воротнике и зло втягивая в себя воздух сквозь сжатые зубы. Одной рукой он оперся о кушетку, а второй начал судорожно расстегивать пряжку ремня. Он никогда не заботился о том, чтобы раздеться – слишком все рвано, грубо и спонтанно происходило. Да и зачем? Особенно сейчас, когда ему так хотелось ворваться, завладеть, захватить, сломать – и не только тело Джека, но и затуманенный пребыванием в камере сенсорной депривации разум.
- Я всегда точно знал, что это тебе нравится, - проговорил Мастер, резко вторгаясь в тело Харкнесса практически без подготовки. Джек только хрипло застонал, делая попытку притянуть таймлорда еще ближе к себе, но и этого было ему мало.
Всё, что было прежде, всё, что когда-либо было, как казалось Харкнессу, смыто за борт. Если кораблекрушение в космосе гарантировало почти мгновенную смерть, то морская буря, как будто обладающая сознанием, могла играть с кораблем долго, жадно шаря по бокам, толкаясь, расшатывая, то наплывая, то откатываясь.
Кошмар, который посетил его на вторые сутки пребывания в камере, был о Вашта Нерада. Джек таращился во тьму, и разница между тем, открыты или закрыты глаза, никак не ощущалась. Красочные галлюцинации оставили его, биения сердца было не слышно. Харкнесс достаточно знал об этих крошечных существах, их способности проникать куда угодно. Они могли очистить его плоть от костей за время сна, и даже быстрее. Эта мысль тянулась навязчивым рефреном: он может мыслить и не существовать одновременно, запертый где-то с роем маленьких хищников, прикорнувших внутри его черепа, гирляндами обвивших ребра. Вечно. Какой парадокс для Декарта и Шредингера.
Мир за дверью камеры утопил его в ощущениях. Мастер был ими: на кончиках пальцев, на губах, между бедер, - они оба были бурей, готовые рвать на части не только друг друга, но и саму реальность.
Сейчас корабль Джека распадался, но волны своими жадными солеными ладонями еще удерживали части скорлупки, создавая иллюзию целостности. Джек тонул в его глазах, увязал в его дыхании и цеплялся за Мастера хваткой утопающего. В конце концов, море получит их обоих.
Таймлорд больше не мог ждать – он практически улегся на Джека сверху, опираясь только на локти и поднося дрожащие ладони к его вискам. Сломать защитную оболочку Харкнесса, без разрешения вторгнуться в его мысли и ощущения было совсем непросто даже ему – во всяком случае, пока Джек был в сознании и здравом уме. Но сейчас, глядя в ошалевшие, напоминающие темную космическую бездну, глаза капитана, Мастер знал, что это удастся ему без проблем.
- Называй меня Мастер, - прошептал он прямо в искусанные губы Джека, обхватывая его голову руками и прижимаясь лбом к его лбу. В первые секунды это напоминало удары током; резко, как хлыстом по оголенным нервам, когда с тебя содрали кожу и любое воздействие ощущается в стократ сильнее. Звук барабанов стал отдаленным, вероятно, остался там, во внешнем мире, где-то совсем далеко, за сотни световых лет отсюда. Вместо него начали приходить смутные, расплывчатые образы, лица, люди, звуки. И боль – словно он решил регенерировать тысячу раз одновременно, в одну секунду. Скручивающая в узел, почти физическая боль, которая смешивалась с чувством бесконечного одиночества. Вечного одиночества. Здесь, сейчас, всегда. В неизменной точке времени и пространства. Мастеру показалось, что он попал в ловушку: бесконечную ловушку во времени и чужом разуме, на который он даже сейчас – особенно сейчас – не мог повлиять. Таймлорд не мог разорвать контакт, практически врос в Джека, растворился в нем, и не мог перестать двигаться – слишком рвано и неритмично сейчас – ведь физические ощущения остались за гранью реальности. Из бесконечного водоворота ощущений и воспоминаний, пустоты, злости и чужого отчаяния Мастер вдруг расслышал нарастающий звук барабанного ритма. Это значило, что не только ему удалось проникнуть в сознание Джека. Харкнесс сейчас был в его голове.
Вселенная взорвалась изнутри. Только что она лежала на ладони Джека всей своей тяжестью, как дьявольский плод, созревший для войны, и через секунду разнесла всё на куски. Где-то под толщей морской воды, в глубине, где жизнью рыб-удильщиков, гигантскими кальмарами и спрутами жили самые сильные и страшные чувства Харкнесса, вдруг разверзлась пропасть. Кто-то решил осушить мировой океан одним глотком, и всё устремилось туда, Джек чувствовал, что падает вместе с ним, проваливается в бесконечную воронку.
Увидев её однажды, никогда не забудешь, почувствовав ритм её биения, уже никогда не собьешься. Четыре такта. Джек помнил, каково лететь сквозь время, помнил, что вцепился в деревянную оболочку ТАРДИС - те же рефлексы работали и сейчас, он сжимал руку на плече Мастера так, что у того могли хрустнуть кости.
Четыре такта. И то, о чем он никогда никому не рассказывал. Его лица, его прошлое, его судьба. Вся Вселенная на его ладони, готовая взорваться, весь этот стройный и прекрасный механизм, вселяющий бешенство, объятый пламенным желанием - разрушить и быть разрушенным. Безумие. Четыре такта.
Проклятые четыре такта звучали и в голове Мастера - так громко, как никогда. Смешиваясь с ревом гигантского водного потока – мутного, опасного, сметающего все на своем пути. Чужие воспоминания, смешанные, высвеченные громкими ударами – и вспышками молний в темном небе, казалось, готовы были разнести на кусочки даже разум таймлорда. Краем сознания Мастер понимал, что независимо от всего этого там, в мире физической боли и ощущений, его тело продолжает жить какой-то отдельной жизнью, двигаясь уже в знакомом ритме, ощущая, вздрагивая, посылая импульсы в измученный мозг, вспышки какого-то извращенного удовольствия на фоне темноты и способного раздробить кости ритма. Джек как-то особенно сильно дернулся под ним и Мастера накрыл внезапный оргазм, мимолетной вспышкой света в голове, одним глотком воздуха, который позволил выйти из оцепенения и оторвать вспотевшие ладони от висков Джека.

***
Чужая реальность вминалась в него чужим телом, взламывая, вспарывая оболочку. Втекала в Джека образами чужого разума, границы между ними исчезали так же легко и необратимо, как между двумя красными каплями расплавленного воска.
Вся эта пустота, вся смерть, вся боль, бесконечный кошмар безумного падения, канонада трех сердец – они превратились в неразделимый сплав, ленту Мебиуса. Харкнесс ощущал таяние своих костей. Белые искры жалами впивались в его глаза, выжигая дотла. Больше просто ничего не осталось. Сообща они вогнали нож в брюхо Вселенной, и погрузили руки в разверстую рану по локоть, смешали между собой все краски.
Вселенную было уже не спасти. Джек выгнулся всем телом, внутри него распадался на атомы Мастер, и очередь Джека была идти за ним. Станет ли он сопротивляться соблазну? Отпустив плечо Мастера, он потянулся к скальпелю, до сих пор удерживавшему вторую руку. Харкнесс почти забыл о нем.
Гладкий металл мгновенно согрелся под пальцами. Джек не мог оторвать взгляда от лица таймлорда, вгоняя скальпель в свое горло сбоку, чуть ниже челюсти. Он ожидал, что этот удар они почувствуют оба, но Мастер не издал ни звука, лишь смотрел. Джек был уверен, что слабый всхлип, сорвавшийся с губ, принадлежит только ему. И эта кровь – его.

***
Пытаясь сфокусировать взгляд хоть на чем-то, Мастер сделал попытку всмотреться в лицо распластанного под ним Джека. Это давалось с трудом: голова была тяжелой, а перед глазами каждым ударом сердец вспыхивали кроваво-красные сполохи. Внезапно Харкнесс издал какой-то булькающий звук, странным образом заставивший таймлорда моментально собраться. Мастер попытался приподняться выше на совершенно не слушающихся руках и побороть внезапно подкативший приступ тошноты. Шум в голове был похож скорее на рев бешеных волн,
Изо рта Джека, лежащего на кушетке, стекала тоненькая струйка крови, а на губах играла легкая полуулыбка. Слегка подрагивающей рукой он так и держался за ручку скальпеля, который вонзил себе в шею. В еще живых глазах Харкнесса Мастер видел все ту же бездну, которую увидели они оба, и из которой он чудом выбрался. Выбрался ли? На него смотрел практически он сам. От очередной волны тошноты, Мастер не удержался на кушетке и кубарем скатился вниз, сворачиваясь калачиком на полу и зажимая уши руками: словно это могло хоть как-то помочь. Его била крупная, болезненная дрожь, унять которую никак не получалось – как и избавиться от очередных навязчивых картинок перед глазами, насколько сильно он бы не зажмуривался. Мастер не знал, как долго так пролежал. Он – таймлорд – совершенно потерял счет времени.
Постепенно возможность слышать и воспринимать окружающий мир возвращалась. Мастер постепенно раскрыл глаза, и практически сразу на пол перед его носом упала капля крови.
Кажется, Харкнесс уже почти не дышал. Больше не нужно было дышать. И вообще шевелиться. Комната постепенно гасла, свет уходил из нее, и это напоминало быстрое наступление сумерек после заката. Не видя даже клочка неба в последние месяцы, Джек научился рисовать свое собственное. Научился платить свою цену за каждый миг свободы.
В этот раз он умирал медленно. Кровь свободно стекала по шее, собираясь под затылком, продвигаясь ниже вдоль боков, от чего возникало ощущение, будто он лежит в теплой ванной. Нежится там, не думая о том, что скоро польется через край, что уже слышны тихие звуки падения первых капель.
Джек не мог видеть Мастера, но знал: если что-нибудь сказать, тот услышит. Губы Харкнесса дрогнули и скривились в усмешке: видишь, этим вечером я все же получил возможность расслабиться в джакузи.
Сдвинув руку с края кушетки, Джек уже не мог помахать на прощанье – лишь еле заметно пошевелить окровавленными пальцами. Капитан Харкнесс видел перед собой ясное звездное небо. Такому небу без сожалений отдашь единственное, что у тебя есть, - последний вздох. Который в действительности не будет последним.